Загадка Прометея - Страница 109

109

Впрочем, на сей раз в вопросе хронологии я чувствую себя уверенно. Эпизод в «пещере Фола» непосредственно — или почти непосредственно — предшествовал смерти Геракла; все детали совпадают точно. Прометей тогда жил еще во дворце — отчасти благодаря авторитету Геракла, отчасти же потому, что к нему там привыкли. Да, он, безусловно, оставался еще во дворце — ведь он пока не забыт, о нем имеется даже упоминание (впрочем, расплывчатое и искаженное), относящееся к этой поре: в связи с болезнью Хирона. То есть он как личность в то время еще занимал собою общественное мнение . Правда, жил он в Микенах уже слишком долго, ничем особенным — ни дурным, ни хорошим — себя не проявляя. И к Кузнецу ходил что ни день, можно сказать, примелькался микенскому люду, так что любопытство к его божественной персоне, естественно, начало ослабевать. Но, с другой стороны, кое-какой пиетет в отношении к нему еще сохранялся: выходил-то он на улицы, надо полагать, не один — власти не могли не обеспечить его приличной свитой; да и Кузнец — по обычаю всех ремесленников, испокон веков оберегающих от публики секреты мастерства, — не стремился выставлять напоказ искусника Прометея, а потому устроил его в дальнем углу двора, у самой стены, где он был хорошо защищен от посторонних глаз. Но главное — бог все еще так или иначе оставался обитателем высокого дворца.

Однако не прошло и двух-трех лет после смерти Геракла, как микенские владыки определили Прометею для жительства некую усадьбу в черте города, впрочем весьма приличную.

Во-первых, Калхант и до сих пор-то едва терпел присутствие «прозорливца»-бога, а престиж Калханта к тому времени поднялся во дворце очень высоко.

Во-вторых, целый ряд «указаний свыше» свидетельствовал, что олимпийцы разгневаны, последствия же их гнева, как известно, ужасны — словом, пребывание во дворце особы «сомнительной репутации» вызывало вполне законные опасения.

Далее: как мы увидим, в эти годы события особенно сгустились, что постоянно требовало важных и сугубо доверительных обсуждений, поэтому присутствие Прометея становилось по-настоящему обременительно. Короче говоря, удаление Прометея, по моим расчетам, должно было иметь место не ранее 1208 года до нашей эры, но и не позднее 1203 года.

Главный же наш аргумент состоит в том, что с этого времени у нас нет никаких, решительно никаких, хотя бы самых расплывчатых или искаженных упоминаний о Прометее! Точнее: об изделиях рук его — приписываемых Гефесту! — упоминания еще случаются, их даже немало, но имя его, сам он не упоминается вовсе! Следовательно, Прометей жил уже не во дворце, а среди народа. С ним произошло то же, что с Иисусом в Италии. Так тому и следовало быть, ведь мы уже знаем немного этого доброго бога, знаем образ мыслей его и характер.

С точки зрения человека, не сведущего в теологии и опирающегося только на факты, главным божеством итальянцев окажется — не правда ли? — Пресвятая дева. Ей посвящено гораздо больше храмов, нежели Иисусу, перед ее изваяниями и живописными изображениями горит гораздо больше свечей, ее чаще поминают, чаще обращаются к ней в молитвах. Пожалуй, можно сказать, допустив некоторое преувеличение, что Иисуса они лишь терпят в своем пантеоне, терпят как сына Марии. Боготворят же истинно — и ставят превыше всех потусторонних властителей — ее, Santa Vergine. То ли потому, что в эпоху Константина самым распространенным соперником христианства был культ Исиды и искоренить его было невозможно. То ли основываясь на принципе женского начала, гласящего, что «мать — больше, нежели сын». Так обычно это объясняют.

Иными словами — допустим, что спасителем итальянцев, как и всех прочих человеков, был действительно Иисус. Однако факт остается фактом: спасения, насущного спасения от телесных и душевных невзгод итальянцы ищут у девы Марии.

Не будем заходить далеко, взглянем на практические и психологические причины этого. Они лежат на поверхности.

Во всех христианских храмах Иисус присутствует самолично, таинство причастия неизменно сталкивает с ним лицом к лицу. Мария является то малому ребенку, то старушке, — является изредка, таинственно и, как правило, лишь на несколько кратких мгновений. Иными словами: Иисус — будни, Мария — праздник; Иисус — привычная рутина, Мария — радостная неожиданность; Иисус доступен любому в любое время, ценою исповеди, Мария — редкостный, огромный подарок.

Главное же: Иисус сотворил несколько чудес, но очень давно, еще при жизни своей; Мария с тех пор сотворила много больше чудес и продолжает творить их до сих пор. Так к кому же предпочтительней обратиться человеку?

Перебравшись из дворца в город, Прометей оказался в том же положении, что Иисус в Италии. С тою разницей, что не имел даже матери — такой, которая бы хоть с помощью семейных связей удержала для него местечко в пантеоне!

С точки зрения владык дворца, это переселение имело свою отрицательную сторону. (Потому-то они и тянули с ним, сколько могли.) К Прометею толпами повалил народ — ведь прежде к нему доступа практически не было. В городе, раскинувшемся за стенами крепости, проживало вдоволь такого люда, который полагал, что помочь ему может лишь чудо. Узналось в народе и про то, что среди прочих ремесел ремесло врачевания также подарено Прометеем, поползли даже слухи, будто он и мертвых воскрешать горазд. То ли Афина всей мудростью своей с ним поделилась, то ли сама от него почерпнула то что умела и ведала. Поэтому мы можем принять за верное что Прометею, сколько бы ни потерял он при выселении из дворца в престиже своем, все вернулось сторицей, как только началось к нему всенародное паломничество. По крайней мере в первое время!

109