Загадка Прометея - Страница 118

118

Этот конфликт, следовательно, улажен не был и растянулся на годы. Однако, с точки зрения Прометея, игра стоила свеч: его предложения все-таки застряли у Кузнеца в голове. Мне это ведомо совершенно точно, потому что Кузнец как-то, после долгого спора, закричал вдруг сердито:

— А вы покажите мне участок, государь мой, хоть один участок, где я мог бы построиться! В этом поганом городе давно уж все заграбастали, прибрали к рукам знатные господа, да жрецы, да военачальники!

А и зачем было ему сдерживать себя! Он — лицо значительное, могли бы, кажется, пойти ему навстречу.

К тому же он был прав. В конце XIII века до нашей ары земля в Микенах и окрест была нарасхват, так что с ростом войска и подсобных, военного характера промыслов при сложившейся конъюнктуре вообще не осталось ни единой свободной парцеллы не только в Микенах, но и во всей Арголиде.

И наконец, рассмотрим упомянутый выше подспудный конфликт!

Супруга Кузнеца. До сих пор мы видели ее лишь мельком. Обесцвеченные волосы, порядком выпирающий из-под корсета зад. Когда-то была, надо думать, красивая девица. Но теперь, когда подходит ее черед ритуальной проституции, жрецы предпочитают получить от нее пару гусей либо барашка, да и отпустить с миром. Хотя вкусы бывают разные, кое-кому такая дебелая матрона больше по нраву. А уж в прежние времена была она, и правда, девица красивая и не каждому чета. Ее дружбы добивались люди самого приличного круга и умели быть благодарны. Один воин немалого ранга покончил, говорят, из-за нее самоубийством. В дом Кузнеца вошла она с солидным приданым, родила мужу девять детей (из них четверо — мальчики) и всей душой презирала распутных женщин, испытывала к ним просто физическое отвращение. Особенно если какая-нибудь из них, как ей казалось, начинала обхаживать ее супруга. И тут уж напрасно толковал ей Кузнец: «Да пойми ты, она же заказчица!»

Итак, мы знаем, у Прометея было много работы. Последнее время так уж повелось, что приходил он с самого утра, уходил поздно вечером. Туда да обратно — полуторачасовая прогулка. В такие дни Кузнец приглашал его к своему столу отобедать. По-человечески иначе нельзя. Да и жаль ему было того времени, что уйдет на пустую ходьбу.

Как-то вечером, когда уж пошабашили, Кузнецова жена и говорит:

(Ни вещественных, ни документальных подтверждений у меня нет, но Кузнецову жену я знаю. Диалоги воспроизвожу почти дословно.)

— Вот ты все твердишь, что он даром работает. Зачем же он у нас обедает, коли так?

В тот день Кузнец ей не ответил. Несколько дней спустя жена опять взялась за свое:

— Да знаешь ли ты, какие нынче на все цены? Пойди-ка разок на базар! Тогда б хоть не говорил, что он «задаром работает»!

— Да где же ему поесть-то?!

— У него у самого обед есть. Пусть домой идет!

— Женщина, ты глупа! Да ведомо ли тебе, сколько стоит его работа, какую он за то время, что домой ходил бы, выполнит? Не то что обед твой заср….!

— Сам ты глупец, потому что цен не знаешь! И обед мой никакой не заср…. Тебе-то легко, выдал денег, а я с ними крутись. — Она уже ревела в три ручья. — Вот хоть нынче, сколько всего накупить пришлось… На двенадцать-то человек да сорок рабов… Эх вы, мужчины… Бедная моя матушка мне вон когда говорила… А ведь ты в то время напевал мне иное…

Кузнец принялся толковать с ней по-хорошему: он много получает с Прометеевых трудов, а ведь не поест даровой подручный — какой уж из него работник; Прометей вообще в любой момент может передумать и назавтра просто не явиться в мастерскую; да они бы должны пылинки сдувать с того стула, на какой Прометей сядет. Так объяснял он, внушал плачущей жене, а сам все поглаживал ее, и было видно: как ни тяжела была днем работа, ночью ей парой гусей от него не откупиться.

Жена понемногу смягчилась:

— Да уж знаю, как не знать! Я ж только одно говорю: почему это «даром»?

Несколько дней было тихо. Но однажды вечером все началось сначала:

— Ты посчитал, сколько он лепешек на оливковом масле сожрал?

— За день хватает с меня и других счетов.

— Мог бы и заплатить за них.

— Что?!

— Я не говорю, чтоб домой шел. Но заплатить за обед он бы мог.

— Женщина, ты спятила! Радуйся, что он приходит, работает!

— Да знаю, знаю. Но только почему «даром», коли ест он!

— Замолчи! Работает — значит, и ест, понятно!

— Хорошенькое «даром»! Пять лепешек с маслом уплел, не поперхнулся, с оливковым маслом! Да знаешь ли ты, почем нынче оливковое масло?!

Поскольку мне, к сожалению, платят не за работу, а за ее объем, я не хочу, чтобы любезный мой Читатель заподозрил меня в меркантильности, а потому оставляю эту тему. Пожелай я репродуцировать ее целиком, она заняла бы половину этого труда. Ибо литания сия тянулась месяцы, годы. Были приливы, бывали иной раз и отливы. У Прометея хорошо уродились фрукты, зачем ему столько, — и он мимоходом говорит жене Кузнеца, чтоб послала собрать их. Смягчающий мотив: «Ну, по крайней мере с него хоть шерсти клок — варенья наварим». Изумление — другой мотив: «Ну и сад! Ты бы видел! Какой огромный! А уж красота-то какая! Елисейские поля, да и только!» (Мы и с самого начала не отрицали ни на минуту, что государственный совет по отношению к Прометею — по крайней мере с точки зрения Кузнецовой жены — был истинно щедр.) Однако позже и это стало предметом жалоб: «Надо же — сколько земли… да он и не знает, что с урожаем-то делать! А я даже лук паршивый должна покупать на рынке!»

Но оставим это! В общем, ничего невыносимого в ее причитаниях нет. По крайней мере Кузнец сносил их стоически. И, разумеется, по-прежнему приглашал Прометея к обеду, домой не отсылал, платы за кошт не спрашивал. Так что конфликт тлел подспудно и, думаю, ни разу не привел к взрыву.

118